«Зощенко вошел в литературу как летописец пошлости - модернистской, раннесоветской, мещанской. Но что делать, если именно эта пошлость была последним прибежищем человеческого? Во времена всемирного господства страшных и механистических утопий Зощенко нашел человеческое в мещанине - и его "Голубая книга" не издевается над историей: просто теперь о ней не расскажешь на другом языке».
